Чарльз думает, что только такой идиот, как Эрик, мог испортить высокодуховную интеллектуальную мужскую дружбу своей излишне привлекательной задницей.
Но, оценив перспективы развития этой ситуации, Чарльз его заочно прощает.

Спинка кровати вздрагивает, и прутья обвивают запястья Чарльза бронзовыми узлами. Он несколько раз дергается, но без особого успеха.
— Ты ведь сейчас на меня никого не проецируешь? — на всякий случай уточняет Чарльз.
— Нет конечно, — Эрик решительно стягивает с него штаны.
— Это хорошо, — кивает Чарльз. — Но вообще знаешь, о своих сексуальных фантазиях с партнером принято говорить. Ну там, понимаешь, обсуждать, выбирать что-то устраивающее обоих...
— Металлический кляп тебе не понравится, — почти добродушно произносит Эрик, и Чарльз замолкает.

Какое счастье, что я не Эрик Леншер, думает Чарльз и произносит чуть слышно:
— Люблю тебя, — Эрик заворожено застывает. — Хочу тебя. И двигайся уже, черт бы тебя побрал.

Эрик тянет вниз штаны Чарльза, при этом умудряясь выглядеть, как сама невинность. Точно с таким же видом он трахал вчера Чарльза в туалете ЦРУ.

— У тебя явно проблемы с моральными нормами, — устало вздыхает Чарльз и опирается на кухонный шкафчик, пошире расставляя ноги.
В этот момент дети отмирают. Шон изумленно оглядывается, но смотрит сквозь них.
— Показалось, — бормочет он себе под нос, и Чарльз чувствует огромное облегчение.
— У меня нет проблем с моральными нормами, — тихо отвечает Эрик, явно еще не уверенный, что издаваемые ими звуки дети тоже не слышат. Реакции не последовало и он продолжает. — У меня и моральных норм-то нет.

Они не сразу замечают воцарившуюся тишину. А потом с оглушительным звоном на пол падает ложка.
Четыре пары глаз смотрят на них с непередаваемой гаммой эмоций.
Эрик встает, поправляет очевидный стояк, буднично вытирает сперму в уголке губ, осуждающе смотрит на мгновенно упавший член Чарльза и говорит:
— Чарльз, прикройся, здесь же дети!
Стирать ученикам память очень, очень, непростительно непедагогично. Но что ж поделаешь.

тыц