My ass is bleeding
23.04.2011 в 18:42
Пишет maskarad pluton:Взгляд с другой стороны...
URL записи23.04.2011 в 18:16
Пишет Лоссэ:А два года назад, на этой неделе...
Понедельник, 20 апреля 2009
Пишет Diary best:
Пишет З. ГорынычЪ:
На дне
Дмитрий Виноградов
В России их никто не любит. Мусор, легавый, ментяра — список можно продолжать. Корреспонденты «Русского репортера» попытались примерить на себя шкуру милиционера и взглянуть на этот мир его глазами. Впечатления оказались не в пользу мира. Окунувшись на неделю в рабочие будни астраханского ГУВД, к обычной жизни возвращаешься как после страшной болезни. И начинаешь уважать «поганых ментов» за то, что они защищают наше общество от такого ада и безумия, о существовании которого обычный человек даже не подозревает
Чашку сакэ протянула приветливая гейша гостю.
Незаконная организация или содержание притона —
Статья двести тридцать вторая.
Из творчества астраханских милиционеров
— Ну ты, б…, ваще клоун! — не выдерживает Алексей, оперативник уголовного розыска. Он выходит покурить в коридор квартиры, где сейчас начнется обыск, и оттуда кричит: — Ты вообще ни хера не понимаешь, что ли?! Ты постановление читал, которое я тебе дал? Ты понимаешь, какая это статья? Тебе п…ц!
Вообще-то Алексей — интеллигентный и образованный парень, но юный мажор Руслан, подозреваемый в организации у себя дома наркопритона, его довел. Дело вроде бы очевидное: опера следили за квартирой два месяца, есть показания свидетелей и соседей, с кухни несет какой-то химией, в угол квартиры жмется запуганная наркоманка, в заплеванном подъезде под ногами хрустят шприцы, а на стене висит издевательская табличка: «Уважаемые жильцы! Большая просьба не курить в подъезде!»
читать дальшеНо Руслан ломает комедию: вроде бы и квартира не его, а он только риэлтор, который ее продает. Да и вообще ему 17 лет, и поэтому обыск в квартире должны проводить в присутствии мамы.
— Ну так звони маме! — кричит Руслану прямо в лицо другой оперативник, Саша. — А не приедет — буду крайние меры принимать!
— Какие? — мажор пытается скрыть наглостью испуг.
— Какие-нибудь, — загадочно огрызается Саша.
Руслан звонит, но не маме. Он пытается предупредить каких-то дружков, чтобы сюда не приезжали. Требование отдать трубку игнорирует. То ли сказывается присутствие журналистов, то ли и правда все тут такие воспитанные, только трубку опера не отбирают, а продолжают переругиваться с подозреваемым.
— Меня сюда друг привел: у Руслана уколоться стоит две тысячи за дозу на троих, — признается наркоманка.
— А деньги где берешь? Работаешь?
— Муж дает. Он мебель собирает, зарабатывает хорошо. Сам тоже колется иногда.
Руслан наконец признается, что ему 22 года. Оперативники получают полное право начать обыск. Зовут понятых — каких-то парней-студентов с улицы. В глазах у них любопытство и шок.
Алексей начинает вынимать из шкафа какие-то книжки, коробки, посуду.
— Жесткий обыск проводи, жесткий! — советует Александр. — Швыряй посуду на пол!
— Не надо, — отвечает Алексей. Он находит какие-то документы, листает.
— О, так ты мореходку закончил? Не скоро теперь в море попадешь.
Из книжки выпадает листовочка «Наркоманы, выход есть!». Оперативники начинают ржать.
— Где взял?
— В аптеке дали.
— Мне вот почему-то такие не дают, когда я витаминки покупаю.
На кухне оперативники наконец-то находят, что искали — ацетон, бензин, таблетки тетралгина и моющее средство «Крот». «Крот» вместе с остальными ингредиентами варят и пускают по венам. Строгий эксперт — он заметно старше оперативников — аккуратно пакует вещдоки.
Появляется мама Руслана.
— Что ж ты наделал, ублюдок, мразь! — с ходу кричит она. — Чего тебе не хватало?! Я же тебе все купила!
«Все» — это квартира, машина, престижный вуз, ну и так, кое-что по мелочи. Автомобиля уже нет: то ли угнали, то ли продал. Но винит она во всем не себя и даже не Руслана, а его друзей.
— Я к нему прихожу пару раз в неделю — продукты приношу. У него часто парни какие-то подозрительные отираются, они его и довели. Я его и на работу устроила — так нет, ушел: мало платили, говорит. Сволочь!
— Мама, не слушай их, меня подставили, — возражает Руслан.
Оперативники только усмехаются, а мама, кажется, начинает этому верить.
— Ему очень повезло, что его сейчас взяли. Кто вот этой дрянью начинает колоться, — Алексей показывает маме бутылку «Крота», — тот живет 8–12 месяцев.
— Да успокойся! Все будет нормально! — Руслан целует маму в щеку.
Но нормально уже не будет. Руслана забирают в наркологию — на освидетельствование. Колесики закрутились. Ему светит до пяти лет.
— Эти притоны расползаются, как раковая опухоль, — закуривает Саша. — Один закрыли — на его месте еще три откроются. Гидра.
Оперативники швыряют окурки на пол и идут по машинам.
Общежитие где-то в глубине Трусовского района Астрахани. Еще одна неблагополучная точка на карте города. Вернее, пятно. Дверь без петель. Устойчивый запах человеческого дерьма на этаже. Горы мусора, крысы. Каждый вечер руководитель райотдела по делам несовершеннолетних 30−летняя Елена Конищева спускается в ад.
— А ты кто такой? — сталкивается она нос к носу на этаже с каким-то пацаном лет 14. Здесь и только здесь Лена общается с людьми тоном американского солдата, проводящего зачистку в Багдаде. Действительно, что делает тут этот отрок — неплохо одетый, с правильными чертами лица? Догадаться нетрудно.
— Я… это… к Яне пришел.
Заходим к Яне. Крайняя степень нищеты. Телевизора нет. Вместо светильника — примотанная к стене электрическая лампочка. Вместо украшений — коробки от конфет и календарь 1996 года. Яна, симпатичная девочка лет четырнадцати в грязной розовой толстовке с надписью «Look happy», живет здесь с матерью-алкоголичкой.
— Куда собираешься? — допрашивает Лена Яну.
— Погулять, — отвечает Яна и начинает плакать. Она хочет, чтобы мы ушли.
— Погулять — жопой повилять, — комментирует Лена. — Где это гулять будете, на ночь глядя? Дома сиди.
Мать проводит время у соседки — еще более страшной алкоголички. На входе в ее комнату нас встречает ведро с мочой — сюда собутыльницы справляют нужду. Женщины сидят, выпивают. Компанию им составляет какой-то подозрительный дагестанец.
— Вот, перед вами типичная неблагополучная семья.
Мама нигде не работает, пьет, дочка шатается без дела, в школу не ходит, подрабатывает проституцией, — комментирует Лена.
— А вы мне работу предоставили? — огрызается пьяная мать.
Лена — милиционер и работу никому искать не обязана, но устраивает своих подопечных уборщицами, грузчиками, торговцами. Большинство возвращается к бухлу.
— Как ты живешь?! — Лена пытается увещевать Янину маму. — У тебя ж свинарник. Иди к себе, делай уборку.
— Дайте мне новую квартиру, буду убирать. Вы ж государство! — алкоголичка послушно встает и, шатаясь, идет в свою комнату. «Дай!» в этих стенах любимое слово.
— Мне самой не дают, — усмехается Лена и обращается ко мне. — Мы Яне давно предлагаем: соглашайся на детский приют. Есть тут у нас «Улитка», которую организовали миссионеры-католики для несовершеннолетних девочек. Не соглашается.
Действительно, услышав про приют, Яна начинает плакать еще сильнее.
— Разве без согласия туда нельзя забрать?
— Забрать-то можно, да она убегает. Здесь ей хорошо — свобода. Она же еще не понимает, что это свобода упасть на дно и сдохнуть.
Мы уезжаем. Лена напомнила этим людям о существовании власти, но смысла в нашем визите не много: через пять минут мать продолжит пить, а Яна пойдет на трассу.
Такие «профилактические визиты» мы совершаем весь вечер. Интересно наблюдать, как, едва переступив порог очередного страшного дома, обычная добрая девушка, рассуждающая о несчастных детях алкоголиков, превращается в злую милиционершу. Перед лицом этого безумия и хаоса приходится надевать маску угрозы — по мнению Лены, это единственный шанс на возвращение этих людей к нормальной жизни.
Наш транспорт — «жигули»-девятка, за рулем инспектор Ренат, бензин — за свой счет. Мозг потихоньку начинает жевать неумолимый червь по имени депрессия.
Вот пьяный отец с маленьким сыном, у которого очень серьезные и взрослые глаза — его мать потерялась месяц назад, и милиция не может ее найти. Вот грузинская семья, где две девушки-красавицы, не таясь от матери, зарабатывают проституцией, а она гордится золотыми сережками, которые они ей подарили. Вот обычная продавщица, живущая с длинноволосым 40−летним уродом — он никогда не работал, он бьет ее и ребенка, но она его не прогоняет, потому что другого мужика взять негде. Бесконечные семьи алкоголиков, безработных, зэков и дегенератов… Красивые умные дети, которые тоже станут алкоголиками, зэками, дегенератами… Если Лена Конищева не сможет им помочь. А помочь почти невозможно.
— Всего у нас в районе на учете 207 таких детей, — говорит она мне сухим языком пресс-релиза, но глаза ее блестят от слез.
В милицию Лена попала случайно: училась в педуниверситете, в РОВД пришла на практику. Это было семь лет назад.
— А есть вообще смысл в вашей работе? — задаю я самый главный вопрос, который весь вечер вертится у меня на языке.
— Если одному из десяти получается помочь, значит, есть. Пока получается.
Следующим вечером мы знакомимся уже со взрослыми, состоявшимися проститутками.
Руководитель управления милиции по борьбе с правонарушениями в сфере потребительского рынка и исполнению административного законодательства полковник Василий Усачев инструктирует подчиненных:
— Нужны результаты. Штук 15 отловить. Чтобы завтра было, что генералу доложить.
Мы грузимся в видавший виды холодный «пазик» без каких-либо опознавательных знаков. Оперативники все как один одеты в самые обычные куртки и пуховики. Выезжаем куда-то на окраину Астрахани.
— Может, к кладбищу? Там вроде много их, — совещаются опера.
— Не, там дневные. Ночью нет никого: все-таки кладбище, страшно. Они сейчас у общаги стоят.
Мы материмся и подкалываем друг друга: «Ты зашел в аптеку купить что-нибудь к чаю?» Мы испытываем настоящий охотничий азарт. Мы едем по темным закоулкам Астрахани. Останавливаемся. В темноте маячит общежитие какого-то женского техникума. Напротив — кафе, в котором проститутки отогреваются. Неподалеку — точка. Они стоят стайкой у дороги. Рядом какой-то подозрительный мужик на иномарке — скорее всего, сутенер. Мы крадемся дворами, чтобы не спугнуть.
Один из оперативников подъезжает к ним на «шестерке» под видом клиента. Проститутки заинтересованно смотрят. Тут из дворов выскакиваем мы — девушки окружены. Но они и не думают убегать или сопротивляться.
— Ну, здравствуйте! Что-то давно вас не было, — подначивает та, что понаглей.
Сутенер начинает кому-то звонить, но в происходящее не вмешивается.
Все происходит как-то буднично, будто это какой-то всем давно известный, но никому не нужный ритуал: одни ловят, вторые и не думают убегать. Надоевшая всем игра, скучные кошки-мышки. Правила простые: не сопротивляться и не валять дурака. Тогда милиционеры быстро всех оформят, заплатишь штраф и бегом — на любимую работу. Ни родителям, ни в колледж, ни в общагу сообщать не будут. А начнешь чудить, не отвечать на вопросы, предупреждать по телефону подруг — милиция сможет тебе проблемы организовать. Для начала переночуешь в отделении, приятного там мало.
Подъезжает «пазик» — садимся, едем. Разглядываю наших попутчиц. Нет, я бы не смог. Землеройки какие-то. Тем не менее атмосфера в «пазике» самая дружеская — девушки шутят с ментами, заигрывают. Те воспринимают их без всякого осуждения: привыкли.
Переживает всерьез только одна, самая молоденькая:
— Если мой парень узнает, он меня убьет!
Парень легок на помине — звонит. Девочка «включает актрису» и очень убедительно врет, что у подруги. Зачем она сегодня вышла на панель? Потому что завтра экзамен сдавать — хотела преподу коньяк подарить. Другой возможности заработать девочка не видит: «В продавщицы, что ли, идти за четыре тысячи в месяц?»
Страшная толстуха Ксюха с переднего сиденья, которая всю дорогу активнее всех кадрила милиционеров, вдруг начинает сдавать с потрохами своих коллег по бизнесу.
— Сегодня наши на Сортировку поехали. А еще — на Звездную, Пирогова или на вокзал, — командует она. Это, конечно, нарушение корпоративной солидарности, но очень уж ей хочется поскорее освободиться.
На вокзале оперативник подходит к дежурящим милиционерам-транспортникам, показывает удостоверение и спрашивает, где проститутки. Выясняется, что еще рано, придется приехать попозже.
— А вот был случай недавно, — рассказывает мне опер, пока мы едем в управление. — Тоже приехали на вокзал, подхожу к ментам: «Проститутки есть?» А они смотрят на меня, глазами хлопают: «Да ты что! Они же все страшные!» — «Да мне их не е…ать, мне для работы».
Полковник Усачев встречает «девушек для работы» как старых знакомых.
— Ну что, как у тебя там с материнскими правами? — спрашивает он одну, на вид лет тридцати, с приплюснутым в родовой травме лицом.
— Лишили, — улыбается она.
— Я тебя поздравляю. Продолжай в том же духе.
Это такой милицейский юмор. Понять его можно, только побывав в таких рейдах раз двадцать.
Неприметный мужичок Сергей (фамилия — военная тайна) — настоящий волк-оперативник, легенда астраханского уголовного розыска. В свои 40 лет он всего лишь старший прапорщик. Полжизни ловит карманников, барсеточников и сбытчиков краденого.
Мы встречаем его на Кировском рынке — крупнейшем в Астрахани. Сюда за небогатыми кошельками граждан каждый день устремляются местные преступники и «гастролеры». Вести с ними незримый бой Сергею помогают два молодых и здоровых сержанта.
— Если человек час болтается без дела и мы замечаем его в разных концах рынка, это наш клиент, — делится секретами мастерства Сергей. — Конечно, матерые так не палятся, но начинающего хорошо заметно: ходит, заглядывает в сумки. Мы начинаем его пасти — бродим за ним, пока он что-нибудь не украдет.
Опытный карманник слежку чувствует. У них есть, например, такой прием — неожиданно обернуться. Если что-то заподозрил — уходит с рынка, как дикий зверь в глубину леса. Самая долгая слежка в практике Сергея продолжалась четыре часа. И закончилась ничем: «клиент» не нашел удобной возможности «щипануть» и ушел. Но бывают и удачные дни.
— Один раз группу брейк-дансеров поймали, — вспоминает опер. — Ребята выступали на городских праздниках, побеждали в конкурсах, а в свободное время подрабатывали на Кировском. Все были в шоке, когда они вляпались, — даже их друзья.
Сергей бродит по рынку, как акула по дну водоема. Продавцы уважительно здороваются, спрашивают, как дела.
— Это наши первые агенты. Они же сами не заинтересованы, чтобы покупателей грабили. Человек, допустим, пришел на рынок штаны купить, а у него кошелек украли — все, его денежки достались не продавцу, а карманнику. К тому же есть сорт воров, которые тащат прямо с прилавков — это, правда, низшая каста.
О своей «клиентуре» прапорщик отзывается уважительно. С кем-то из них у него даже что-то вроде старинной дружбы.
— Есть щипачи старой закалки, но они понемногу уходят — это аристократы, профи, элита воровского мира, — в словах опера звучат нотки восхищения. — Они ходят с обломком лезвия за щекой, могут целый день так гулять, а потом — ррраз! — Сергей делает жест, как будто закидывает семечку в рот, — и лезвие у него в руке. А со стороны ничего не заметно. Я тоже так пробовал — не получается. Когда их задерживаешь, ведут себя прилично, не сопротивляются, юморят, некоторые узнают даже: «А, Сергей, это вы! Ну, здравствуйте!» Встречаемся, как старые знакомые. Если ловишь их по-честному, они не обижаются.
— А молодняк?
— Молодняк более бестолковый и потому проблемный. Могут помыкаться по рынку — видят, ничего не получается: а, пойдем в подворотне кому-нибудь по башке дадим! Потом освобождаются, приходят, благодарят, что вовремя поймали — мол, не будут никогда больше такими вещами заниматься, плачут. Выпьешь с ним по рюмочке — слезу пустит, а через месяц снова поймаешь — другой-то работы нет.
Занялся своим ремеслом Сергей почти случайно: после дембеля шлялся без дела, думал, куда бы податься. Однажды ехал в трамвае, и у какой-то женщины пропал кошелек. Она подняла крик — бесполезно: вора не нашли. Заинтересовался тогда Сергей, что это за профессия такая — карманник. Стал книжки умные читать, а потом узнал, что у него знакомый в милиции работает, ну и попросился.
— А не было искушения на практике эти знания применить? Зарплата-то маленькая, поди?
Старший прапор смотрит на меня как на зачумленного. Наконец, находит, как выкрутиться.
— Нам нужны те же качества — выдержка, терпение, осторожность, интуиция. В экстремальных ситуациях, например во время погони, нужно думать, как вор: как бы ты поступил на его месте, куда бы сделал рывок — в ту сторону или в эту? Очень ценный метод, почти никогда не ошибаюсь.
Сегодня на рынке спокойно. Мы проходим его насквозь и выходим к автостоянке. Здесь вотчина еще одного воровского сословия — барсеточников. Они могут часами сидеть на солнышке, пиво пить, дожидаться, когда подъедет машина и покупатели уйдут на рынок. Тогда барсеточник подходит к автомобилю, моментально его открывает — железной линейкой или отмычкой, со стороны никто и не подумает, что это посторонний человек, а не хозяин, — садится в машину и за полминуты ее обшаривает.
— Однажды мы пасли одного, — вспоминает прапор. — Специально засекли — сидел в машине ровно две минуты. Хозяева возвращаются, они буквально в пяти метрах, а вор спокойно выходит и удаляется. Ограбленные его даже не замечают. Мы к ним подбегаем: посмотрите скорее, что пропало? Они смотрят — вроде все на месте. Вор уже почти скрылся, когда, наконец, выяснилось: у них сзади стояли четыре большие клетчатые сумки, так за две минуты барсеточник умудрился на дне одной из них найти золотое колечко.
Еле успели задержать! Но как он за две минуты его нашел? Это какое-то особое воровское чутье, талант, мистика!
Самый большой улов на памяти Сергея — три тысячи долларов. А самое обидное для задержанного — украсть кошелек, в котором нет денег, зато есть презерватив. Такое часто бывает, но это позор: сел за гондон! «Да надо мной вся зона смеяться будет! — переживает пойманный. — Гражданин начальник, умоляю, не пишите это в протоколе!»
Платят операм копейки, да и те приходится тратить на свою работу. Нет у Сергея и особых карьерных перспектив. Но есть профессиональные амбиции:
— У вас в Москве бы поработать, — мечтает он. — Вот где оперативный простор! В столице и воров побольше, и гастролеров, а хороших оперов, говорят, не хватает. А здесь я уже всех знаю наперечет. Жаль, что пенсия поджимает. А на пенсии у нас одна дорога — в охранные структуры.
— Да что тут рассказывать! Подбежал, дернул, убежал, — со смехом смотрит мне в глаза Максим.
Он — местная знаменитость. Три месяца гопстопник Макс терроризировал Астрахань, по вечерам отбирая у женщин сумки. Отобрал восемнадцать, а на девятнадцатой попался.
Действовал грабитель всегда по одной и той же схеме: в сумерках выслеживал одинокую женщину, шел за ней, дожидался, когда вокруг никого не будет, подбегал сзади, выхватывал сумку и убегал. А бегал Макс быстро.
— Два экипажа ППС за ним гнались — не могли догнать, — с уже знакомым нам восхищением говорит оперативник уголовного розыска Алексей Шашков.
— Спортсмен, что ли? — уточняю я у Макса.
— Каждый вечер так побегаешь, никакой спорт уже не нужен! — смеются оперативники. К Максу они относятся запанибрата, хотя он и пристегнут к одному из них наручниками.
— Мы из-за тебя две недели не спали, — беззлобно говорит опер Руслан Айзатулин и угощает Макса сигареткой.
Взяли его случайно. Как рассказывают в УГРО, в какой-то момент он их совсем достал. И когда поступил очередной сигнал о грабеже, в тот район стянули небывалые силы: ППС, вневедомственную охрану, ГИБДД, участковых и, конечно, оперативников. Прочесали весь район и, наконец, поймали грабителя под мостом, как Гитлера с хвостом: выложив содержимое сумки на снег, Макс как раз сортировал награбленное.
— На хер я под этот мост залез… — сожалеет Макс. Никакого раскаяния в нем не видно — только обида, что попался. Его везут на следственный эксперимент, и он спокойно рассказывает о своих «рывках» как о чем-то будничном: вот тут стоял, здесь была «тетка», сюда побежал. Его жертвами становились и пенсионерки, и молодые женщины. Но Максу никого не жаль. До ноября он работал облицовщиком на стройке, зарплата — 10 тысяч рублей. На красивую жизнь, которую показывают по телевизору, конечно, не хватало. Но на «большую дорогу» Макс вышел, лишь когда его уволили.
— Из-за кризиса?
— Кризис — это знаешь что? Это когда «дергаешь» сумку, а в ней 40 рублей! Вот это кризис! — ржет Макс.
— Не жалко тебе женщин было? Представляешь, какой это для них шок!
— Ну, жалко… немного… — врет Макс. — Но я ж не насильник, не маньяк! Подумаешь, сумку отобрал — мне просто деньги нужны, а где их взять?
Опера молчат. Для них это будни, «следственные мероприятия».
— А если бы с твоей матерью такое случилось?
— Не, с ней не случилось бы.
— Почему?
— Не случилось бы, — как мантру, повторяет Макс. И сам старается в это поверить.
Ветка сакуры упала на грудь.
С закрытым переломом ребер
Пострадавший дает показания.
Из творчества астраханских милиционеров
— К господину Кадырову можно пройти? — спрашиваю я дежурного. Дежурный начинает смеяться.
— К господину? Ну, пройди к господину Кадырову, — он набирает внутренний номер и, давясь от смеха, сообщает в трубку: — Господин Кадыров, к тебе пришли.
Слово «господин» действительно странно звучит в этом обшарпанном, старом двухэтажном здании — отделении Ленинского РУВД Астрахани в микрорайоне с говорящим названием Бабайка. Здесь работают старший участковый ногаец Ильдар Кадыров и два его подчиненных-татарина — Ильнур и Ильмар.
На их участке живет 25 тысяч человек, хотя по нормативам на одного участкового положено вешать не более 3,5 тысяч. Кадыров здесь вроде шерифа, а иногда еще и мирового судьи.
Мы как раз застаем сцену, по которой плачет программа «Суд идет». В кабинет к Кадырову пришли разбираться местные жители: взрослый балбес разбил витрину в магазине и поколотил продавщицу. За что — неизвестно. Скорее всего, просто так, в знак протеста против общего экзистенциального безумия Ленинского района города Астрахани.
Продавщица подала заявление в милицию, но родителям балбеса удалось договориться, что они заплатят за витрину и еще немного — за разбитое лицо. В кабинете Кадырова собрались все заинтересованные лица: продавщица, балбес с матушкой и владелица магазина. Задача Ильдара — выяснить, добровольно ли забирает продавщица свое заявление и удовлетворена ли она выплатами балбесовых родителей.
Пока он методично опрашивает всех присутствующих, слушая их бессвязные объяснения, владелица магазина спешит Кадырова похвалить — видимо, надеясь, что он разрешит уладить дело полюбовно, и она получит компенсацию:
— Граждане, которые не обращаются в милицию, думают, что преступников не найдут. А зря. Все находят, даже тазик. Возьмите у меня интервью, я много могу рассказать. О малом бизнесе, например. И о кризисе. Я вообще-то Тартуский университет закончила в Эстонии. Может, слышали о таком?
— Слышал, конечно. Там еще филфак очень престижный.
— Вот на нем я и училась. Лотман у меня читал.
Экзистенциальное безумие в Ленинском районе… А тут еще сумерки начинают сгущаться. Мы выезжаем с Кадыровым на его участок. Заправлять служебную «Ниву» приходится за свой счет, потому что государство выделяет только 9 литров бензина в день. Участок Кадырова неблагополучный — частный сектор, алкоголики, наркодилеры, цыгане. Мы снова спускаемся на астраханское дно. Обычная пятиэтажка, грязный подъезд, заплеванная лестница. Квартира, в которую заходит Кадыров, как всегда, не заперта.
— Вот тут у нас живет Лена Волкова. Пьет, не работает, собирает у себя соответствующий контингент.
Заходим. Знакомая картина уже не пугает. В комнате пируют трое: две женщины и безногий мужик. Лица у всех опухшие, как у бомжей. В Москве их уже давно бы выкинули из квартиры черные риэлторы. Замечаем на диване еще одну женщину. Одеяло сползает, обнажая немаленький живот.
— Когда рожаем? — уточняет Кадыров.
— Врачи сказали, через три-четыре дня.
Одну из женщин Кадыров забирает в участок: она свидетель в уголовном деле, но на допросы не является. Едем дальше. На окраине кадыровского участка — дачи вдоль речки Кривая Балда. В прошлом году здесь разыгрался настоящий детектив. На одной из дач нашли труп молодого парня — бизнесмена, владельца небольшой фирмы, занимающейся натяжными потолками. А неподалеку от дома — брошенную иномарку убитого. Для участкового подобные события означают начало великого геморроя, потому что приходится принимать участие во всех следственных мероприятиях. Сначала следствие зашло в тупик: хозяин дачи настаивал, что приехал вечером и никакого трупа не было, а ночью никаких звуков он не слышал. Потом признался: труп видел, но не позвонил в милицию, потому что приехал пьяный — боялся неприятностей. Милиционеры обматерили хозяина за потерянные недели работы и быстро распутали клубок: убийцей бизнесмена оказался работник его фирмы с сообщником, оба судимые. Они заманили бизнесмена на дачу будто бы для того, чтобы оформить заказ на потолки. А потом просто застрелили из охотничьего ружья. Добычей стали 10 тысяч рублей. У погибшего остался 4−месячный ребенок…
Объехав территорию, заезжаем к Кадырову домой — ужинать. Вообще-то, по закону муниципалитет должен предоставлять участковым жилье, причем на их же участке. Кадырову не предоставили никакого — он живет в небольшом частном доме с сыном, женой, ее родителями и бабушкой. Зарплата у Кадырова 10,5 тысяч рублей, и, судя по домашней обстановке, левых доходов у участкового не имеется, а шансы обзавестись когда-нибудь собственным жильем — нулевые.
— А часто милиционеры идут в оборотни?
— Конечно, бывают случаи, — признает Кадыров. — Особенно молодые. Их можно понять: деньги нужны, жена пилит. Это даже не от жадности, а от бедности.
Как будто в подтверждение этих слов на следующий день в Астрахани на взятке попадается участковый из Трусовского района. За 10 тысяч рублей он предлагал подозреваемому содействие в закрытии дела. Оборотень — довольно взрослый человек, подполковник, единственный участковый в таком звании во всей Астраханской области. Его очень уважали, им гордились, и этот случай стал шоком для всей местной милиции.
— Скажи честно, — спрашиваю я Кадырова, — почему ты здесь работаешь?
— Да особо и негде больше, — неожиданно признается он.
В Астрахани работа милиционера уважаемая и престижная. Небольшой, но стабильный доход, какая-никакая власть и уважение, а главное — другой работы нет и не предвидится.
— Мой номер все на участке знают, обращаются круглые сутки. Вот, звонят недавно: соседи, мол, заливают. Я им спросонья отвечаю: звоните в ЖЭК. А потом вдруг стыдно как-то стало, собрался и поехал. Или вот еще: мальчик маленький потерялся. Он из самого центра пешком пришел в наш район, к маме на работу. А на днях старушку нашли на остановке. Она описалась, и никто к ней не подходил. Пришлось мне ее на своей машине отвозить — у нее с головой не все в порядке. И так каждый день.
Мы собираемся — время позднее, нам пора в гостиницу. А для участкового это самый разгар трудового вечера. Ильдар прихватывает из дома рулон обоев — на работе ремонт, но обои приходится покупать за свой счет. Тесть провожает рулон грустным взглядом.
Фотографии: Юрий Козырев/NOOR для «РР»
(с)
URL записи
Не свое | Прислано по U-mail
URL записи
URL записиПонедельник, 20 апреля 2009
Пишет Diary best:
Пишет З. ГорынычЪ:
На дне
Глазами мента
Дмитрий Виноградов
В России их никто не любит. Мусор, легавый, ментяра — список можно продолжать. Корреспонденты «Русского репортера» попытались примерить на себя шкуру милиционера и взглянуть на этот мир его глазами. Впечатления оказались не в пользу мира. Окунувшись на неделю в рабочие будни астраханского ГУВД, к обычной жизни возвращаешься как после страшной болезни. И начинаешь уважать «поганых ментов» за то, что они защищают наше общество от такого ада и безумия, о существовании которого обычный человек даже не подозревает
Чашку сакэ протянула приветливая гейша гостю.
Незаконная организация или содержание притона —
Статья двести тридцать вторая.
Из творчества астраханских милиционеров
— Ну ты, б…, ваще клоун! — не выдерживает Алексей, оперативник уголовного розыска. Он выходит покурить в коридор квартиры, где сейчас начнется обыск, и оттуда кричит: — Ты вообще ни хера не понимаешь, что ли?! Ты постановление читал, которое я тебе дал? Ты понимаешь, какая это статья? Тебе п…ц!
Вообще-то Алексей — интеллигентный и образованный парень, но юный мажор Руслан, подозреваемый в организации у себя дома наркопритона, его довел. Дело вроде бы очевидное: опера следили за квартирой два месяца, есть показания свидетелей и соседей, с кухни несет какой-то химией, в угол квартиры жмется запуганная наркоманка, в заплеванном подъезде под ногами хрустят шприцы, а на стене висит издевательская табличка: «Уважаемые жильцы! Большая просьба не курить в подъезде!»
читать дальшеНо Руслан ломает комедию: вроде бы и квартира не его, а он только риэлтор, который ее продает. Да и вообще ему 17 лет, и поэтому обыск в квартире должны проводить в присутствии мамы.
— Ну так звони маме! — кричит Руслану прямо в лицо другой оперативник, Саша. — А не приедет — буду крайние меры принимать!
— Какие? — мажор пытается скрыть наглостью испуг.
— Какие-нибудь, — загадочно огрызается Саша.
Руслан звонит, но не маме. Он пытается предупредить каких-то дружков, чтобы сюда не приезжали. Требование отдать трубку игнорирует. То ли сказывается присутствие журналистов, то ли и правда все тут такие воспитанные, только трубку опера не отбирают, а продолжают переругиваться с подозреваемым.
— Меня сюда друг привел: у Руслана уколоться стоит две тысячи за дозу на троих, — признается наркоманка.
— А деньги где берешь? Работаешь?
— Муж дает. Он мебель собирает, зарабатывает хорошо. Сам тоже колется иногда.
Руслан наконец признается, что ему 22 года. Оперативники получают полное право начать обыск. Зовут понятых — каких-то парней-студентов с улицы. В глазах у них любопытство и шок.
Алексей начинает вынимать из шкафа какие-то книжки, коробки, посуду.
— Жесткий обыск проводи, жесткий! — советует Александр. — Швыряй посуду на пол!
— Не надо, — отвечает Алексей. Он находит какие-то документы, листает.
— О, так ты мореходку закончил? Не скоро теперь в море попадешь.
Из книжки выпадает листовочка «Наркоманы, выход есть!». Оперативники начинают ржать.
— Где взял?
— В аптеке дали.
— Мне вот почему-то такие не дают, когда я витаминки покупаю.
На кухне оперативники наконец-то находят, что искали — ацетон, бензин, таблетки тетралгина и моющее средство «Крот». «Крот» вместе с остальными ингредиентами варят и пускают по венам. Строгий эксперт — он заметно старше оперативников — аккуратно пакует вещдоки.
Появляется мама Руслана.
— Что ж ты наделал, ублюдок, мразь! — с ходу кричит она. — Чего тебе не хватало?! Я же тебе все купила!
«Все» — это квартира, машина, престижный вуз, ну и так, кое-что по мелочи. Автомобиля уже нет: то ли угнали, то ли продал. Но винит она во всем не себя и даже не Руслана, а его друзей.
— Я к нему прихожу пару раз в неделю — продукты приношу. У него часто парни какие-то подозрительные отираются, они его и довели. Я его и на работу устроила — так нет, ушел: мало платили, говорит. Сволочь!
— Мама, не слушай их, меня подставили, — возражает Руслан.
Оперативники только усмехаются, а мама, кажется, начинает этому верить.
— Ему очень повезло, что его сейчас взяли. Кто вот этой дрянью начинает колоться, — Алексей показывает маме бутылку «Крота», — тот живет 8–12 месяцев.
— Да успокойся! Все будет нормально! — Руслан целует маму в щеку.
Но нормально уже не будет. Руслана забирают в наркологию — на освидетельствование. Колесики закрутились. Ему светит до пяти лет.
— Эти притоны расползаются, как раковая опухоль, — закуривает Саша. — Один закрыли — на его месте еще три откроются. Гидра.
Оперативники швыряют окурки на пол и идут по машинам.
Общежитие где-то в глубине Трусовского района Астрахани. Еще одна неблагополучная точка на карте города. Вернее, пятно. Дверь без петель. Устойчивый запах человеческого дерьма на этаже. Горы мусора, крысы. Каждый вечер руководитель райотдела по делам несовершеннолетних 30−летняя Елена Конищева спускается в ад.
— А ты кто такой? — сталкивается она нос к носу на этаже с каким-то пацаном лет 14. Здесь и только здесь Лена общается с людьми тоном американского солдата, проводящего зачистку в Багдаде. Действительно, что делает тут этот отрок — неплохо одетый, с правильными чертами лица? Догадаться нетрудно.
— Я… это… к Яне пришел.
Заходим к Яне. Крайняя степень нищеты. Телевизора нет. Вместо светильника — примотанная к стене электрическая лампочка. Вместо украшений — коробки от конфет и календарь 1996 года. Яна, симпатичная девочка лет четырнадцати в грязной розовой толстовке с надписью «Look happy», живет здесь с матерью-алкоголичкой.
— Куда собираешься? — допрашивает Лена Яну.
— Погулять, — отвечает Яна и начинает плакать. Она хочет, чтобы мы ушли.
— Погулять — жопой повилять, — комментирует Лена. — Где это гулять будете, на ночь глядя? Дома сиди.
Мать проводит время у соседки — еще более страшной алкоголички. На входе в ее комнату нас встречает ведро с мочой — сюда собутыльницы справляют нужду. Женщины сидят, выпивают. Компанию им составляет какой-то подозрительный дагестанец.
— Вот, перед вами типичная неблагополучная семья.
Мама нигде не работает, пьет, дочка шатается без дела, в школу не ходит, подрабатывает проституцией, — комментирует Лена.
— А вы мне работу предоставили? — огрызается пьяная мать.
Лена — милиционер и работу никому искать не обязана, но устраивает своих подопечных уборщицами, грузчиками, торговцами. Большинство возвращается к бухлу.
— Как ты живешь?! — Лена пытается увещевать Янину маму. — У тебя ж свинарник. Иди к себе, делай уборку.
— Дайте мне новую квартиру, буду убирать. Вы ж государство! — алкоголичка послушно встает и, шатаясь, идет в свою комнату. «Дай!» в этих стенах любимое слово.
— Мне самой не дают, — усмехается Лена и обращается ко мне. — Мы Яне давно предлагаем: соглашайся на детский приют. Есть тут у нас «Улитка», которую организовали миссионеры-католики для несовершеннолетних девочек. Не соглашается.
Действительно, услышав про приют, Яна начинает плакать еще сильнее.
— Разве без согласия туда нельзя забрать?
— Забрать-то можно, да она убегает. Здесь ей хорошо — свобода. Она же еще не понимает, что это свобода упасть на дно и сдохнуть.
Мы уезжаем. Лена напомнила этим людям о существовании власти, но смысла в нашем визите не много: через пять минут мать продолжит пить, а Яна пойдет на трассу.
Такие «профилактические визиты» мы совершаем весь вечер. Интересно наблюдать, как, едва переступив порог очередного страшного дома, обычная добрая девушка, рассуждающая о несчастных детях алкоголиков, превращается в злую милиционершу. Перед лицом этого безумия и хаоса приходится надевать маску угрозы — по мнению Лены, это единственный шанс на возвращение этих людей к нормальной жизни.
Наш транспорт — «жигули»-девятка, за рулем инспектор Ренат, бензин — за свой счет. Мозг потихоньку начинает жевать неумолимый червь по имени депрессия.
Вот пьяный отец с маленьким сыном, у которого очень серьезные и взрослые глаза — его мать потерялась месяц назад, и милиция не может ее найти. Вот грузинская семья, где две девушки-красавицы, не таясь от матери, зарабатывают проституцией, а она гордится золотыми сережками, которые они ей подарили. Вот обычная продавщица, живущая с длинноволосым 40−летним уродом — он никогда не работал, он бьет ее и ребенка, но она его не прогоняет, потому что другого мужика взять негде. Бесконечные семьи алкоголиков, безработных, зэков и дегенератов… Красивые умные дети, которые тоже станут алкоголиками, зэками, дегенератами… Если Лена Конищева не сможет им помочь. А помочь почти невозможно.
— Всего у нас в районе на учете 207 таких детей, — говорит она мне сухим языком пресс-релиза, но глаза ее блестят от слез.
В милицию Лена попала случайно: училась в педуниверситете, в РОВД пришла на практику. Это было семь лет назад.
— А есть вообще смысл в вашей работе? — задаю я самый главный вопрос, который весь вечер вертится у меня на языке.
— Если одному из десяти получается помочь, значит, есть. Пока получается.
Следующим вечером мы знакомимся уже со взрослыми, состоявшимися проститутками.
Руководитель управления милиции по борьбе с правонарушениями в сфере потребительского рынка и исполнению административного законодательства полковник Василий Усачев инструктирует подчиненных:
— Нужны результаты. Штук 15 отловить. Чтобы завтра было, что генералу доложить.
Мы грузимся в видавший виды холодный «пазик» без каких-либо опознавательных знаков. Оперативники все как один одеты в самые обычные куртки и пуховики. Выезжаем куда-то на окраину Астрахани.
— Может, к кладбищу? Там вроде много их, — совещаются опера.
— Не, там дневные. Ночью нет никого: все-таки кладбище, страшно. Они сейчас у общаги стоят.
Мы материмся и подкалываем друг друга: «Ты зашел в аптеку купить что-нибудь к чаю?» Мы испытываем настоящий охотничий азарт. Мы едем по темным закоулкам Астрахани. Останавливаемся. В темноте маячит общежитие какого-то женского техникума. Напротив — кафе, в котором проститутки отогреваются. Неподалеку — точка. Они стоят стайкой у дороги. Рядом какой-то подозрительный мужик на иномарке — скорее всего, сутенер. Мы крадемся дворами, чтобы не спугнуть.
Один из оперативников подъезжает к ним на «шестерке» под видом клиента. Проститутки заинтересованно смотрят. Тут из дворов выскакиваем мы — девушки окружены. Но они и не думают убегать или сопротивляться.
— Ну, здравствуйте! Что-то давно вас не было, — подначивает та, что понаглей.
Сутенер начинает кому-то звонить, но в происходящее не вмешивается.
Все происходит как-то буднично, будто это какой-то всем давно известный, но никому не нужный ритуал: одни ловят, вторые и не думают убегать. Надоевшая всем игра, скучные кошки-мышки. Правила простые: не сопротивляться и не валять дурака. Тогда милиционеры быстро всех оформят, заплатишь штраф и бегом — на любимую работу. Ни родителям, ни в колледж, ни в общагу сообщать не будут. А начнешь чудить, не отвечать на вопросы, предупреждать по телефону подруг — милиция сможет тебе проблемы организовать. Для начала переночуешь в отделении, приятного там мало.
Подъезжает «пазик» — садимся, едем. Разглядываю наших попутчиц. Нет, я бы не смог. Землеройки какие-то. Тем не менее атмосфера в «пазике» самая дружеская — девушки шутят с ментами, заигрывают. Те воспринимают их без всякого осуждения: привыкли.
Переживает всерьез только одна, самая молоденькая:
— Если мой парень узнает, он меня убьет!
Парень легок на помине — звонит. Девочка «включает актрису» и очень убедительно врет, что у подруги. Зачем она сегодня вышла на панель? Потому что завтра экзамен сдавать — хотела преподу коньяк подарить. Другой возможности заработать девочка не видит: «В продавщицы, что ли, идти за четыре тысячи в месяц?»
Страшная толстуха Ксюха с переднего сиденья, которая всю дорогу активнее всех кадрила милиционеров, вдруг начинает сдавать с потрохами своих коллег по бизнесу.
— Сегодня наши на Сортировку поехали. А еще — на Звездную, Пирогова или на вокзал, — командует она. Это, конечно, нарушение корпоративной солидарности, но очень уж ей хочется поскорее освободиться.
На вокзале оперативник подходит к дежурящим милиционерам-транспортникам, показывает удостоверение и спрашивает, где проститутки. Выясняется, что еще рано, придется приехать попозже.
— А вот был случай недавно, — рассказывает мне опер, пока мы едем в управление. — Тоже приехали на вокзал, подхожу к ментам: «Проститутки есть?» А они смотрят на меня, глазами хлопают: «Да ты что! Они же все страшные!» — «Да мне их не е…ать, мне для работы».
Полковник Усачев встречает «девушек для работы» как старых знакомых.
— Ну что, как у тебя там с материнскими правами? — спрашивает он одну, на вид лет тридцати, с приплюснутым в родовой травме лицом.
— Лишили, — улыбается она.
— Я тебя поздравляю. Продолжай в том же духе.
Это такой милицейский юмор. Понять его можно, только побывав в таких рейдах раз двадцать.
Неприметный мужичок Сергей (фамилия — военная тайна) — настоящий волк-оперативник, легенда астраханского уголовного розыска. В свои 40 лет он всего лишь старший прапорщик. Полжизни ловит карманников, барсеточников и сбытчиков краденого.
Мы встречаем его на Кировском рынке — крупнейшем в Астрахани. Сюда за небогатыми кошельками граждан каждый день устремляются местные преступники и «гастролеры». Вести с ними незримый бой Сергею помогают два молодых и здоровых сержанта.
— Если человек час болтается без дела и мы замечаем его в разных концах рынка, это наш клиент, — делится секретами мастерства Сергей. — Конечно, матерые так не палятся, но начинающего хорошо заметно: ходит, заглядывает в сумки. Мы начинаем его пасти — бродим за ним, пока он что-нибудь не украдет.
Опытный карманник слежку чувствует. У них есть, например, такой прием — неожиданно обернуться. Если что-то заподозрил — уходит с рынка, как дикий зверь в глубину леса. Самая долгая слежка в практике Сергея продолжалась четыре часа. И закончилась ничем: «клиент» не нашел удобной возможности «щипануть» и ушел. Но бывают и удачные дни.
— Один раз группу брейк-дансеров поймали, — вспоминает опер. — Ребята выступали на городских праздниках, побеждали в конкурсах, а в свободное время подрабатывали на Кировском. Все были в шоке, когда они вляпались, — даже их друзья.
Сергей бродит по рынку, как акула по дну водоема. Продавцы уважительно здороваются, спрашивают, как дела.
— Это наши первые агенты. Они же сами не заинтересованы, чтобы покупателей грабили. Человек, допустим, пришел на рынок штаны купить, а у него кошелек украли — все, его денежки достались не продавцу, а карманнику. К тому же есть сорт воров, которые тащат прямо с прилавков — это, правда, низшая каста.
О своей «клиентуре» прапорщик отзывается уважительно. С кем-то из них у него даже что-то вроде старинной дружбы.
— Есть щипачи старой закалки, но они понемногу уходят — это аристократы, профи, элита воровского мира, — в словах опера звучат нотки восхищения. — Они ходят с обломком лезвия за щекой, могут целый день так гулять, а потом — ррраз! — Сергей делает жест, как будто закидывает семечку в рот, — и лезвие у него в руке. А со стороны ничего не заметно. Я тоже так пробовал — не получается. Когда их задерживаешь, ведут себя прилично, не сопротивляются, юморят, некоторые узнают даже: «А, Сергей, это вы! Ну, здравствуйте!» Встречаемся, как старые знакомые. Если ловишь их по-честному, они не обижаются.
— А молодняк?
— Молодняк более бестолковый и потому проблемный. Могут помыкаться по рынку — видят, ничего не получается: а, пойдем в подворотне кому-нибудь по башке дадим! Потом освобождаются, приходят, благодарят, что вовремя поймали — мол, не будут никогда больше такими вещами заниматься, плачут. Выпьешь с ним по рюмочке — слезу пустит, а через месяц снова поймаешь — другой-то работы нет.
Занялся своим ремеслом Сергей почти случайно: после дембеля шлялся без дела, думал, куда бы податься. Однажды ехал в трамвае, и у какой-то женщины пропал кошелек. Она подняла крик — бесполезно: вора не нашли. Заинтересовался тогда Сергей, что это за профессия такая — карманник. Стал книжки умные читать, а потом узнал, что у него знакомый в милиции работает, ну и попросился.
— А не было искушения на практике эти знания применить? Зарплата-то маленькая, поди?
Старший прапор смотрит на меня как на зачумленного. Наконец, находит, как выкрутиться.
— Нам нужны те же качества — выдержка, терпение, осторожность, интуиция. В экстремальных ситуациях, например во время погони, нужно думать, как вор: как бы ты поступил на его месте, куда бы сделал рывок — в ту сторону или в эту? Очень ценный метод, почти никогда не ошибаюсь.
Сегодня на рынке спокойно. Мы проходим его насквозь и выходим к автостоянке. Здесь вотчина еще одного воровского сословия — барсеточников. Они могут часами сидеть на солнышке, пиво пить, дожидаться, когда подъедет машина и покупатели уйдут на рынок. Тогда барсеточник подходит к автомобилю, моментально его открывает — железной линейкой или отмычкой, со стороны никто и не подумает, что это посторонний человек, а не хозяин, — садится в машину и за полминуты ее обшаривает.
— Однажды мы пасли одного, — вспоминает прапор. — Специально засекли — сидел в машине ровно две минуты. Хозяева возвращаются, они буквально в пяти метрах, а вор спокойно выходит и удаляется. Ограбленные его даже не замечают. Мы к ним подбегаем: посмотрите скорее, что пропало? Они смотрят — вроде все на месте. Вор уже почти скрылся, когда, наконец, выяснилось: у них сзади стояли четыре большие клетчатые сумки, так за две минуты барсеточник умудрился на дне одной из них найти золотое колечко.
Еле успели задержать! Но как он за две минуты его нашел? Это какое-то особое воровское чутье, талант, мистика!
Самый большой улов на памяти Сергея — три тысячи долларов. А самое обидное для задержанного — украсть кошелек, в котором нет денег, зато есть презерватив. Такое часто бывает, но это позор: сел за гондон! «Да надо мной вся зона смеяться будет! — переживает пойманный. — Гражданин начальник, умоляю, не пишите это в протоколе!»
Платят операм копейки, да и те приходится тратить на свою работу. Нет у Сергея и особых карьерных перспектив. Но есть профессиональные амбиции:
— У вас в Москве бы поработать, — мечтает он. — Вот где оперативный простор! В столице и воров побольше, и гастролеров, а хороших оперов, говорят, не хватает. А здесь я уже всех знаю наперечет. Жаль, что пенсия поджимает. А на пенсии у нас одна дорога — в охранные структуры.
— Да что тут рассказывать! Подбежал, дернул, убежал, — со смехом смотрит мне в глаза Максим.
Он — местная знаменитость. Три месяца гопстопник Макс терроризировал Астрахань, по вечерам отбирая у женщин сумки. Отобрал восемнадцать, а на девятнадцатой попался.
Действовал грабитель всегда по одной и той же схеме: в сумерках выслеживал одинокую женщину, шел за ней, дожидался, когда вокруг никого не будет, подбегал сзади, выхватывал сумку и убегал. А бегал Макс быстро.
— Два экипажа ППС за ним гнались — не могли догнать, — с уже знакомым нам восхищением говорит оперативник уголовного розыска Алексей Шашков.
— Спортсмен, что ли? — уточняю я у Макса.
— Каждый вечер так побегаешь, никакой спорт уже не нужен! — смеются оперативники. К Максу они относятся запанибрата, хотя он и пристегнут к одному из них наручниками.
— Мы из-за тебя две недели не спали, — беззлобно говорит опер Руслан Айзатулин и угощает Макса сигареткой.
Взяли его случайно. Как рассказывают в УГРО, в какой-то момент он их совсем достал. И когда поступил очередной сигнал о грабеже, в тот район стянули небывалые силы: ППС, вневедомственную охрану, ГИБДД, участковых и, конечно, оперативников. Прочесали весь район и, наконец, поймали грабителя под мостом, как Гитлера с хвостом: выложив содержимое сумки на снег, Макс как раз сортировал награбленное.
— На хер я под этот мост залез… — сожалеет Макс. Никакого раскаяния в нем не видно — только обида, что попался. Его везут на следственный эксперимент, и он спокойно рассказывает о своих «рывках» как о чем-то будничном: вот тут стоял, здесь была «тетка», сюда побежал. Его жертвами становились и пенсионерки, и молодые женщины. Но Максу никого не жаль. До ноября он работал облицовщиком на стройке, зарплата — 10 тысяч рублей. На красивую жизнь, которую показывают по телевизору, конечно, не хватало. Но на «большую дорогу» Макс вышел, лишь когда его уволили.
— Из-за кризиса?
— Кризис — это знаешь что? Это когда «дергаешь» сумку, а в ней 40 рублей! Вот это кризис! — ржет Макс.
— Не жалко тебе женщин было? Представляешь, какой это для них шок!
— Ну, жалко… немного… — врет Макс. — Но я ж не насильник, не маньяк! Подумаешь, сумку отобрал — мне просто деньги нужны, а где их взять?
Опера молчат. Для них это будни, «следственные мероприятия».
— А если бы с твоей матерью такое случилось?
— Не, с ней не случилось бы.
— Почему?
— Не случилось бы, — как мантру, повторяет Макс. И сам старается в это поверить.
Ветка сакуры упала на грудь.
С закрытым переломом ребер
Пострадавший дает показания.
Из творчества астраханских милиционеров
— К господину Кадырову можно пройти? — спрашиваю я дежурного. Дежурный начинает смеяться.
— К господину? Ну, пройди к господину Кадырову, — он набирает внутренний номер и, давясь от смеха, сообщает в трубку: — Господин Кадыров, к тебе пришли.
Слово «господин» действительно странно звучит в этом обшарпанном, старом двухэтажном здании — отделении Ленинского РУВД Астрахани в микрорайоне с говорящим названием Бабайка. Здесь работают старший участковый ногаец Ильдар Кадыров и два его подчиненных-татарина — Ильнур и Ильмар.
На их участке живет 25 тысяч человек, хотя по нормативам на одного участкового положено вешать не более 3,5 тысяч. Кадыров здесь вроде шерифа, а иногда еще и мирового судьи.
Мы как раз застаем сцену, по которой плачет программа «Суд идет». В кабинет к Кадырову пришли разбираться местные жители: взрослый балбес разбил витрину в магазине и поколотил продавщицу. За что — неизвестно. Скорее всего, просто так, в знак протеста против общего экзистенциального безумия Ленинского района города Астрахани.
Продавщица подала заявление в милицию, но родителям балбеса удалось договориться, что они заплатят за витрину и еще немного — за разбитое лицо. В кабинете Кадырова собрались все заинтересованные лица: продавщица, балбес с матушкой и владелица магазина. Задача Ильдара — выяснить, добровольно ли забирает продавщица свое заявление и удовлетворена ли она выплатами балбесовых родителей.
Пока он методично опрашивает всех присутствующих, слушая их бессвязные объяснения, владелица магазина спешит Кадырова похвалить — видимо, надеясь, что он разрешит уладить дело полюбовно, и она получит компенсацию:
— Граждане, которые не обращаются в милицию, думают, что преступников не найдут. А зря. Все находят, даже тазик. Возьмите у меня интервью, я много могу рассказать. О малом бизнесе, например. И о кризисе. Я вообще-то Тартуский университет закончила в Эстонии. Может, слышали о таком?
— Слышал, конечно. Там еще филфак очень престижный.
— Вот на нем я и училась. Лотман у меня читал.
Экзистенциальное безумие в Ленинском районе… А тут еще сумерки начинают сгущаться. Мы выезжаем с Кадыровым на его участок. Заправлять служебную «Ниву» приходится за свой счет, потому что государство выделяет только 9 литров бензина в день. Участок Кадырова неблагополучный — частный сектор, алкоголики, наркодилеры, цыгане. Мы снова спускаемся на астраханское дно. Обычная пятиэтажка, грязный подъезд, заплеванная лестница. Квартира, в которую заходит Кадыров, как всегда, не заперта.
— Вот тут у нас живет Лена Волкова. Пьет, не работает, собирает у себя соответствующий контингент.
Заходим. Знакомая картина уже не пугает. В комнате пируют трое: две женщины и безногий мужик. Лица у всех опухшие, как у бомжей. В Москве их уже давно бы выкинули из квартиры черные риэлторы. Замечаем на диване еще одну женщину. Одеяло сползает, обнажая немаленький живот.
— Когда рожаем? — уточняет Кадыров.
— Врачи сказали, через три-четыре дня.
Одну из женщин Кадыров забирает в участок: она свидетель в уголовном деле, но на допросы не является. Едем дальше. На окраине кадыровского участка — дачи вдоль речки Кривая Балда. В прошлом году здесь разыгрался настоящий детектив. На одной из дач нашли труп молодого парня — бизнесмена, владельца небольшой фирмы, занимающейся натяжными потолками. А неподалеку от дома — брошенную иномарку убитого. Для участкового подобные события означают начало великого геморроя, потому что приходится принимать участие во всех следственных мероприятиях. Сначала следствие зашло в тупик: хозяин дачи настаивал, что приехал вечером и никакого трупа не было, а ночью никаких звуков он не слышал. Потом признался: труп видел, но не позвонил в милицию, потому что приехал пьяный — боялся неприятностей. Милиционеры обматерили хозяина за потерянные недели работы и быстро распутали клубок: убийцей бизнесмена оказался работник его фирмы с сообщником, оба судимые. Они заманили бизнесмена на дачу будто бы для того, чтобы оформить заказ на потолки. А потом просто застрелили из охотничьего ружья. Добычей стали 10 тысяч рублей. У погибшего остался 4−месячный ребенок…
Объехав территорию, заезжаем к Кадырову домой — ужинать. Вообще-то, по закону муниципалитет должен предоставлять участковым жилье, причем на их же участке. Кадырову не предоставили никакого — он живет в небольшом частном доме с сыном, женой, ее родителями и бабушкой. Зарплата у Кадырова 10,5 тысяч рублей, и, судя по домашней обстановке, левых доходов у участкового не имеется, а шансы обзавестись когда-нибудь собственным жильем — нулевые.
— А часто милиционеры идут в оборотни?
— Конечно, бывают случаи, — признает Кадыров. — Особенно молодые. Их можно понять: деньги нужны, жена пилит. Это даже не от жадности, а от бедности.
Как будто в подтверждение этих слов на следующий день в Астрахани на взятке попадается участковый из Трусовского района. За 10 тысяч рублей он предлагал подозреваемому содействие в закрытии дела. Оборотень — довольно взрослый человек, подполковник, единственный участковый в таком звании во всей Астраханской области. Его очень уважали, им гордились, и этот случай стал шоком для всей местной милиции.
— Скажи честно, — спрашиваю я Кадырова, — почему ты здесь работаешь?
— Да особо и негде больше, — неожиданно признается он.
В Астрахани работа милиционера уважаемая и престижная. Небольшой, но стабильный доход, какая-никакая власть и уважение, а главное — другой работы нет и не предвидится.
— Мой номер все на участке знают, обращаются круглые сутки. Вот, звонят недавно: соседи, мол, заливают. Я им спросонья отвечаю: звоните в ЖЭК. А потом вдруг стыдно как-то стало, собрался и поехал. Или вот еще: мальчик маленький потерялся. Он из самого центра пешком пришел в наш район, к маме на работу. А на днях старушку нашли на остановке. Она описалась, и никто к ней не подходил. Пришлось мне ее на своей машине отвозить — у нее с головой не все в порядке. И так каждый день.
Мы собираемся — время позднее, нам пора в гостиницу. А для участкового это самый разгар трудового вечера. Ильдар прихватывает из дома рулон обоев — на работе ремонт, но обои приходится покупать за свой счет. Тесть провожает рулон грустным взглядом.
Фотографии: Юрий Козырев/NOOR для «РР»
(с)
URL записи
Не свое | Прислано по U-mail
URL записи
@темы: Перепост